Татьяна Тотьмянина и Алексей Ягудин: «Мы сходились и расходились»

Фигуристы Татьяна Тотьмянина и Алексей Ягудин – о необычной истории любви и жизни на льду.

«Прихожу домой – Алексей собирает вещи. «Ты куда?» – «Никуда, просто мне так хорошо. И страшно». Мы расстались. Хотелось застрелиться».

Она – олимпийская чемпионка в парном катании, выступавшая с Максимом Марининым. Он – олимпийский чемпион среди мужчин, чья «дуэль» с Плющенко – отдельная страница нашего спорта. Штамп о браке в их паспортах появился всего 3 года назад, хотя встретились они впервые ещё в 1990-х, будучи практически детьми.

В разговоре с «АиФ» одна из самых известных пар нашего фигурного катания рассказывает о «скользких» дорожках и о том, как уживаются вместе «ледяные» люди.

Ольга Шаблинская, «АиФ»: Как семья фигуристов обычно проводит новогодние каникулы? Время на диван и телевизор находится?

Алексей: Как мы любим шутить, паспорта мы больше 15 лет назад сдали Илье Авербуху. Куда он направит, там мы и проводим все праздники. В этот раз у нас ледовое шоу «Щелкунчик». Мы не первый год выступаем с этой сказкой, но на этот раз сюрпризом стала интеграция Татьяны Анатольевны Тарасовой (тренер Ягудина. – Ред.). Конечно, приятно вновь поработать с ней спустя столько лет, она, безусловно, гуру фигурного катания. У меня роль Мышиного короля. Эдакое доброе зло, которое пытается всем напакостничать и испортить праздник. А вообще, скажу вам, новогодние представления – самая сложная работа, которую я когда-либо делал. У нас порой по три спектакля идёт в день. Руки-ноги дрожат после выступлений, пару раз оставались в гримёрке ночевать. Бессмысленно ехать домой ради нескольких часов сна, чтобы потом опять – на каток.

«Дома я сведу всех с ума»

– Татьяна, знаю, вы и с температурой репетировали...

Татьяна: Бывало и похуже. Например, падение с поддерж­ки, когда на соревнованиях Максим (Маринин. – Ред.) уронил меня. Сильнейшее сотрясение мозга. С такой травмой месяц надо лежать в кровати, но я уже через 10 дней пошла на тренировку. Когда начинались головокружение и тошнота, говорила: «Извините, минут на пять выйду». И снова на лёд. Буквально через месяц мы уже выступали. Но головные боли мучили меня в течение двух лет.

На первом чемпионате Европы, который мы выиграли с Максимом, у меня была температура 38,5. А в прошлом году сломала ногу на выступлениях, но через 1,5 месяца опять каталась. Такой вот характер!

– Когда сотрясение мозга – из-за партнёра, начинаешь его ненавидеть?

Т.: Когда катаешься в паре, то травмы и удачи делятся 50 на 50. Счастье, что у меня на короткий отрезок времени случилась потеря памяти – самого падения не помню. А Максим тогда говорил: «Представляешь, ты лежишь на льду, не двигаешься, мне прилетает куча мыслей: а что с тобой? А ты встанешь? А ты будешь жить? А что я скажу твоей маме?» Так что психологическая травма была у него. Это ему потом пришлось работать с психологом, а не мне. Всё внимание сосредоточилось на моих гематомах, а о внутреннем состоянии человека, который винил себя в том, чего, по большому счёту, не совершал, никто не думал.

– Есть балерины, которые танцуют во время беременности до тех пор, пока не станет видно живот. А вы?

Т.: Я оба раза каталась до 12–14-й недели. Максим прекрасно знал о существовании ещё одной жизни во мне и всячески оберегал меня. На самом деле моему мужу одолжение делал. Все знают: если меня посадить дома, я сведу с ума всех вокруг. Начинаю терроризировать близких – что-то нужно передвинуть или сделать. Детей приучаю к чистоте – мужа-то уже поздно.

«Чтобы не было вопросов»

– Вы поженились, когда у вас уже были две дочки. Почему так долго тянули со свадьбой?

А.: Какая разница, есть ли печать в паспорте, если люди счаст­ливы и живут вместе? По сути, мы поженились, чтобы нас перестали донимать вопросами, касающимися формального статуса. Кстати, предложение я Тане сделал в Новый год. Сами понимаете, я был на небольшом допинге, что облегчило этот поступок. Потом, 1 января, она у меня спросила: «Помнишь всё? Не надо напоминать?» (Смеётся.)

Т.: На самом деле печать не даёт ничего: если кто-то захочет уйти, хоть 10 штампов поставь, замки повесь – всё равно уйдёт.

– У вас ведь был непростой период в отношениях...

Т.: Да... Мы с Лёшей уже начали жить вместе. Как-то прихожу домой – он собирает вещи. «Ты куда?» – «Никуда, просто мне так хорошо. И страшно». Мы расстались... Хотелось застрелиться. Тогда мама ещё была жива, все мои слёзы достались ей.

А.: Я первый раз ушёл от Тани, потому что не понимал, к чему это всё может привести. Был внутренний вопрос: а что дальше? Человек привык, что хорошо не может быть всегда. А если у тебя «всё так», это реально настораживает. Вот и я немного напрягся.

Т.: Потом снова сошлись с Лёшей. И началось... Когда становилось всё хорошо и спокойно – мы расставались. Я снимала квартиру и уезжала. Через некоторое время мы снова съезжались. Потом снова у кого-то что-то в голове торкало. Раза 4–5 это точно было. Так мы поменяли несколько адресов.

А.: Я напрягался в очередной миллиардный раз после сходов и расходов. Особенно перед своим последним уходом, когда речь зашла о первом ребёнке. Сперва ты столько лет живёшь один, потом – вместе с другим человеком, а тут ещё и ребёнок... А что дальше будет? Вот этого я не понимал. Боялся того, к чему это может привести. Я никогда не жил другой жизнью, нежели жизнью спортсмена, в одиночку снимающего квартиру. Наверное, боялся, как мальчик, потерять своё «одиночество», свободу.

Т.: Вот так мы и вели себя, пока не поняли: всё, хватит. К сожалению, через некоторое время не стало моей мамы. Не говорю, что её смерть нас сплотила, но всё-таки, наверное, это удержало нас вместе. Когда мама ушла, я просто разрешила себе поверить в то, что Алексей – тот, с кем я должна остаться. Сейчас Лёше говорю: если ты, не дай бог, помрёшь, я больше ни с кем ничего не буду строить, буду жить с детьми! Мне больше никто не нужен.

– Часто причиной конфликта в семье становятся деньги. Вы через такое проходили?

Т.: Алексей уже давно решил: всё, что зарабатывает он, идёт на обеспечение семьи. А всё, что получаю я, трачу на себя – сумочки, туфельки, подарки. То есть что моё – это моё. Всё, что его, – это наше. (Смеётся.)

А.: У меня в голове всегда было: мужчина должен содержать семью. Я рад, что могу сегодня обеспечить жену и дочек. Плюс мне нравится работать, постоянно что-то делать. Если выдаётся несколько свободных дней, чувствую: что-то не то, я не в своей тарелке.